Бросая камни в воду, смотри на круги,
                                                                                                      ими производимые. Иначе это занятие
                                                                                                     превратится в пустое времяпровождение.

                                                                                                                  К. Прутков

                                             Круг Первый

Архимед в своё время открыл важный закон. Суть его такова, что любое тело, помещенное в воду, вытесняет столько воды, сколько само весит. В общем-то, закон нехитрый. И открыл его древний грек весьма прозаическим образом. Нам, судоводителям, это явление хорошо знакомо; если бы не Архимед – сами открыли его. У нас даже термин есть такой – водоизмещение судна… Другое явление, связанное с водой, столь же очевидное и немаловажное, до сих пор оставлено учеными без внимания. Во всяком случае, в особый закон оно не сформулировано. Так вот, любое тело, будучи брошено в воду, вызывает круги на поверхности этой самой воды.

Вся наша жизнь на море - суть круги по воде… Будучи брошены однажды в эту бескрайнюю синюю стихию, мы продолжаем пускать, нарезать, отматывать круги.
И это – хорошо. Это лучше, чем пускать пузыри.

Для большинства моряков-подфлажников рейс начинается в небе. Ты ещё на борту авиалайнера, но мыслями уже на судне. Пытаешься представить себе его - твой дом и место работы на долгие месяцы контракта.

Аэропорты специально размещают подальше от морских портов – чтобы у моряков по пути на судно было побольше времени осмыслить свою жизнь – ту, что осталась позади, с семьей и домом, у кого они есть, и ту- что ожидает впереди, на борту судна, в море и дальних странах.

Настроение немного подавленное, когда понимаешь вдруг, как бестолково распорядился временем, отведенным тебе на берегу, вспоминаешь, к кому был несправедлив; о нереализованных планах и мечтах… Впереди – достаточно времени для искупления грехов, но чаще оно пролетает в совершении новых…Неопределенность тяготит, и лучший способ уйти от невеселых мыслей – настроиться целиком на работу, уйти в неё с головой – да иначе и невозможно.

И вот – позади самолет авиакомпании Люфтганза, приветливые немецкие стюардессы, аэропорт и таможенно-иммиграционные формальности. Тебя встречает агент и мчит на автомобиле на судно.

В июне в Скандинавии белые ночи. На часах – заполночь, но светло, как днём.

Наконец – вот он. Стоит у причала, задрав в небо стрелы кранов. Критически осматриваю его – и остаюсь доволен. Подымаюсь по трапу – и все мысли остаются на берегу – впереди только работа, и думать нужно только о ней.

В начале контракта время обычно летит стремительно. Как в калейдоскопе сменяются порты, страны, люди, события...
В Норвегии загрузились в Драммене - терминал без населенного пункта поблизости, но в живописном месте- лес на берегу фьорда; выгрузились за два дня в США, порт Канаверол. Недалеко кемпинг и пляж, и местная достопримечательность - космодром. Повезло - видели ночью, как взлетал Шаттл, шумно и ярко; сходил на пляж после вахты вечерком – атлантический океан удовольствия.
Потом пошли в Канаду на погрузку, порт Пиктоу, маленький но симпатичный городок. Никаких развлечений ни для нас, ни для местных, кроме баров и ресторанчиков. Народ здесь живет очень тихой, размеренной жизнью, спокойно все и безмятежно. И скучно. Тогда, было, загрустил я по любимой моей латинской америке…Там неспокойно, шумно и буйно-весело. Всем. Почти. Наверное.
В Пиктоу мы простояли дня три с половиной. Потом был Истпорт (США) пол-дня, без берега, конечно. Затем Сент-Джон (Канада) два, что-ли, дня… Единственный пока что крупный город из всех посещенных.
А потом пошли в Европу на выгрузку. Три порта Англии на Темзе – галопом, один за другим.

В самом приличном из них я погулял вечерок. Даже нашел городок, и немалый. Ходил один и наслаждался.
Было пасмурно, что, впрочем, как говорят, обычно для Англии. По небу неслись грозные тучи и казалось, что вот-вот польет как из ведра. Сыро и влажно. Такая погода на меня почему-то действует умиротворяюще.На душе делается спокойно и даже радостно. Я вышел из порта и побрел, куда глаза глядят. В сторону ближайшего городка. Городок находился на вершине холма. Местность здесь вообще холмистая. Все в буйной зелени, очень красиво. Свежо и пахнет сыростью и лесом. В поселке (по нашим меркам) все чисто, аккуратно и красиво.
Небольшие дома (не больше двух этажей в основном) тянутся вдоль улиц. Не такие,
как строят у нас. В общем-то и скромнее, но как-то более совершенны. Перед каждым домом аккуратный палисадничек, по фантазии хозяев. Никаких заборов, естественно.
Вообще я заметил, что дома (вернее сказать-коттеджи), в которых в основном и целом только и живут аборигены, практически одинаковы во всех небольших городах и поселках и в Канаде, и в США, и в Англии или Норвегии. Опять же, по нашим меркам это были бы вполне недорогие дома, в основном деревянные. Простые, но оригинальные, скорее дачного типа. Но люди в них живут постоянно, и неплохо им там, по-видимому. Все сделано с душой и со вкусом. Я бы тоже с удовольствием жил в таком. Причем очевидно, что это дома широких масс, совсем не богатеев. Работяг и рыбаков, наверное.

И вот по таким улицам я брел, задумчиво ковыряя в носу. Народу нет. Ни днем, ни ночью.
Только машины да редкие прохожие. Тишина и спокойствие. Типичная картина для улиц провинциальных городов всех вышеперечисленных стран. Вот только в Англии, как мне показалось, ощущается какой-то истинно европейский колорит. Старой, так сказать, доброй Англии…Хотя откуда бы здесь взяться другому…

Итак, пройдя город Норcфлит за 5.5 минут, я брел вдоль автострады (все, все в буйной зелени) и через 7 минут вступил в другой город. И так, можно сказать, я обходил Англию город за городом. И это не шутки, а очередные издержки цивилизованного мира.

Здесь любая кучность домов числом пять-десять может называться городом, а через дорогу другая кучность и тоже город, уже другой. Это скромное открытие я сделал для себя ещё в моё первое посещение Северной Америки.

Разве у нас за два часа прогулки сможешь пройти три города?

Вот так я и добрел до града Грэйвсэнд. Мало что кому скажет это название. Весёленькое, кстати, название; можно перевести как “могильный песок”, а можно – “песчаная могила”. Здесь уже высокие здания, огромный (правда закрытый после 17.30) торговый центрище, все ярко и солидно. Зашел в пару пабов выпить пива, людей посмотреть и себя показать.

Люди как люди, ну и я тоже ничего. Бары интересные. В целом, как и у нас, только…
Нашел удачное сравнение. Ко всему. Это как богатый селянин, приехавший в город и вошедший в образ горожанина. Вроде и одевается богато, и то, и сё, но…Рядом пройдёт городской- и сразу видно кто есть кто. Вот так и в барах. Интерьер скромнее наших, но стильнее как-то, стойка из хорошего дорогого дерева, хотя и чувствуется что ей лет сто, вот в этом и суть. Что ж, у нас только начинается это, а они так жили всё время.
Это не есть преклонение моё перед западом (такового нет вообще), просто отдаю должное и описываю увиденное. Изящество в скромности всегда ценнее кричащей роскоши.
Ибо здесь дело вкуса, а вкус, если не врожденное качество, то совершенствуется долгими годами.
Как мало надо после долгого сидения на “железяке”, если такая простая прогулка может доставить море удовольствия и впечатлений. Хорошо ходить одному – никто не отвлекает от созерцания и мыслей. Можно было съездить в Лондон – недалеко, и я, наверное в другой раз поеду. Но это будут уже не те впечатления – шум и суета мегаполиса. Вот уже и 23 августа. Стоим в Драммене, Норвегия. Первый круг замкнулся. Грузимся на США, Филадельфию.
Как водится, после 18.00 пошел на прогулку. Тот раз я скупо описал эти места. Фьорд в обрамлении невысоких гор, покрытых лесом. Те же дома, что и везде, хотя каждый – индивидуальность… Пошел побродить по лесу, благо он начинается сразу за портовым терминалом, через дорогу. Лес- красивейший. Можно сказать – девственный, дремучий и непроходимый. Почти как наш крымский. Скалы, покрытые мягким мхом. Ступаешь, как по ковру. Хочется идти дальше и дальше, кажется – вот за той поляной, холмом, скалой ещё красивее. Это, видать, леший заманивает. И внутренний голос деликатно, чтоб не испортить впечатления, заботливо намекает, что в лесу вечером темнеет быстро, а в темноте красоту не видно и дорогу тоже. Это в прошлый приход здесь были белые ночи- темнело в 4 часа утра а в5 светало. А сейчас- обычные, черные.
Огромные подосиновики, правда уже старые. Полно сыроежек. Насобирал целый пакет груздей, засолю с предосторожностями, и посмотрю-есть их или нет. Хорошо, но… Погода солнечная, вот была бы как в Англии. А так - чего-то недостает. Сырости, влажности и моросящего дождика. Потому и осень шибко люблю. После леса попробовал поискать “города” – добрел до какой-то “коммуны”, может на норвежском это означает посёлок или деревня, а может они уже давно втихаря построили себе коммунизм и живут тихо и счастливо. Скорее всего так и есть.

Прочитал написанное прежде и усмехнулся мудро. Время летит. Вот уж 24-е сентября.

Сижу перед компьютером мокрый- душно и жарко. И днем, и ночью. Потомучто в тропиках, у экватора, по-другому не может быть. Скучаешь, говоришь, за латинской америкой?

Кто б мог подумать месяц назад, что судьба закинет нас по ту сторону экватора? Дело в общем-то нехитрое, но не для этого парохода.

Идем в Европу, в Роттердам, замыкая второй круг. В трюмах восемь тысяч тонн пудры, или талька – в общем того, из чего это все делают. Или зубной порошок.

Позади – река Делавар, город Филадельфия, Бразилия… Не то, чтобы вся, скорее наоборот; так, маленькая деревуха среди джунглей. Смешно говорить что-либо о впечатлениях.
Вначале была Америка. И был город, и звался он не по-нашему смешно – Филадельфия.
И был он далеко. Двадцать минут езды на машине. О своем посещении этого города я могу сказать кратко: “Вот, был в Филадельфии”. А больше – ничего. Дальнейших расспросов я бы старался избегать, а от ответов – увиливать. Ибо что можно сказать, ничего толком не увидев.
Как и в большинстве американских портов здесь есть христианская “морская миссия”. Она занимается благотворительной деятельностью для моряков. И весьма кстати. Деятельность заключается в разном благом, но наиболее существенным оказываются бесплатные и совершенно бескорыстные транспортные услуги. Просто звони им, назначай время и маршрут следования – и машина миссии (не единственная причем) будет подана к борту судна.
Это не просто удобно, а если учесть, что такси от порта до города стоит прилично а чаще всего и вовсе невозможно (такси очень редко заезжают в этот район) – то и незаменимо. Так что лишь благодаря миссии я смог два раза туда съездить. Первый раз вечером – на пару часов, с заездом в супермаркет Уоллмарт для пополнения запасов кока-колы. Непродолжительная прогулка по вечернему городу. Все кроме пабов и баров закрыто, очень редкие прохожие на улицах – жизнь здесь затихает рано. Другой раз – с утра. На этот раз целью был торговый центр Кеймарт. Пронесясь галопом по улицам города, я успел заметить – ничего себе городок.
Американский стандарт, естессно. Несколько небоскребов в центре, не самых высоких.
Ну, хватит с описаниями. И так наворочал вон сколько – коренной филадельфиец столько не расскажет о родном городе. Торговый центр Кеймарт, бесспорно, хорош. И велик. Ходи, да покупай. Но и тут небольшой прокол вышел – пойди я сам туда, все что нужно и нашел бы.
Но я был не один – легкомысленно согласившись пойти в кампании с другим, скажем, членом экипажа. А оказалось, что этот, блин, член экипажа не мыслит остаться один в незнакомом месте, ибо английский язык ему так же незнаком, как и место. А следовательно, ни купить ничего, ни даже выбраться отсюда и дойти до миссии два квартала он без меня не в состоянии.
Итак, пока он полтора часа, на радость неграм, выбирал себе в одном из отделов костюм, который, разумеется , так и не купил, я, как на привязи, уныло осматривал ближайшие другие отделы. Не бросишь же его, несчастного. Мысль о покупках, таким образом, была похоронена скромно и тихо, как безродная старушка.
После неудачных экспедиций в Филадельфию, был еще один свободный вечер, проведенный в Честере, то-есть в припортовом городке. Он прошел в тривиальном посещении местных пабов. С третьим механиком Женей мы сидели за длинной стойкой шумного, прокуренного бара , пили пиво, слушали Рок из традиционного музыкального автомата и наблюдали как барменша, крутясь словно белка в колесе, виртуозно наливала и подавала пиво остальным посетителям – американским парнягам и мужикам, с волосами, схваченными сзади в “хвосты”, как у меня, и такими же усами и бородками “а-ля латинос”. Я пил “бадвайзер”, вспоминал первую молодость и удивлялся, как америкосы оперативно “схватили” завезенную мною два дня назад моду.

Ночью звонил домой. Дома уже было утро и я долго говорил с сынулей. Он рассказывал о своих новостях, что Даша только вернулась из Киева и Люку нужна дама. Я пообещал купить для Люка Ларри – Томб Райдер.

С утра ходил в попытках отправить денежки через банк. Обошел Честер – как уже говорил, припортовый городок со стандартными двухэтажными одинаковыми домами, заселенными, по-видимому, рабочим людом. Обратился с вопросом к какому-то дяде, возившемуся у машины и он подвез меня в соседний поселок к ближайшему банку- три минуты езды.

Этот городок разительно отличался от Честера – красивые ухоженные газоны, шикарные дорогие коттеджи, все утопает в зелени, цветах и тишине. “Это, парень, не Честер,-говорил дядя,- здесь живут совсем другие люди, не то, что там. Тут всегда тихо и безопасно.”

“Да уж,”- думал я. Он уехал, а я попал в очередной американский просак. Просак заключался в том, что я забыл учесть американские особенности пространственно-временных отношений.
А они здесь весьма особые.Объясняются они полным отсутствием пешеходного движения. Даже пять метров до ближайшего магазина преодолеваются на машине. По-видимому, передвижение пешком тут допустимо в пределах квартиры или дома, а также от крыльца до самой автомашины. Отсюда, кстати и обилие чрезвычайно жирных людей. Ну и замысловатой закрученностью дорог, трасс и виадуков. Это, впрочем, относится к загородно-пргородным зонам, в городах все становится на свои места, и пешеходы даже там есть.
Итак я, памятуя что до Честера отсюда рукой подать, по нашим меркам минут десять ходьбы, решил пройтись пешком.Прогуляться. Это, возможно, была первая оплошность. Вторая была в ошибочном выборе направления движения. То есть даже не направления – не той пошел улочкой. Знал, что не той, но наивно думал- потом на “ту” сверну. Не тут-то было. Как америкосы народ безхитростно прямой, так и их направления – одно выбрал, уже не свернешь.
Улочка плавно переросла в автотрассу. Появились первые сомнения, но их я отбросил, как же, вон там же Честер, пройду еще и сверну потом… Это была третья ошибка. Стоило повернуть назад, вернуться к отправной точке маршрута и проделать обратный путь точно так же, как и сюда. Автотрасса постепенно превратилась в многополосную скоростную, а позже и вовсе в виадук какой-то. Я очумело мелся по обочине, мимо неслись со свистом машины, обдавая меня пылью и ветром, на репах проносившихся водителей, казалось, читалось сожаление ,что нельзя , вильнув, размести меня в молекулы, как какого-нибудь бродячего кошака. Шел бы чуточку поближе, а так... Да и драгоценных секунд трассы жалко. Насколько необычная для америки картина: под серым индустриальным небом, по широченной многополосной скоростной трассе, под рёв бешено несущихся машин и наперекор им метётся беззащитный в своём безколёсье парень с безумными глазами и “хвостом” трубой. Вот уже где-то слева внизу под виадуком замаячили желанные кварталы Честера – да только попасть туда нет никакой возможности – высоко. От этого становится слегка не по-себе. В конце-концов, прорвавшись через поток автомобилей и пройдя там, где пройти невозможно, проскакав через поросшие бурьяном и кустами склоны, я внезапно оказался вновь в сонной тишине городка. Десятиминутная прогулка обернулась часовой гонкой на выживыние. Наградой мне было непередаваемое чувство радости и облегчения.

И снова море. Идем в Бразилию. С каждым днем становится всё жарче и жарче. С юга навстречу прёт ураган “Флойд”. Он ещё далеко, но зыбь от него уже ощутима. Его-то я абсолютно не боюсь. Интересно с ним сразиться. На вахтах я выхожу на крыло и издеваюсь над ним. Надменно хохоча, я бросаю ему вызов: “Ты – ничтожество, Флойд. Я смеюсь над тобой, сопляк ! Иди сюда, я надеру тебе задницу! ” И вот уже нервишки у него не выдерживают- неожиданно для других грозный ураган сворачивает в сторону, обходя нас стороной. Струсил, а жаль… Поразмялись бы. Ему, безусловно, стыдно за проявленную слабость, и он в бессильной ярости уходит в сторону Флориды и там срывает свою злость, круша и сметая фанерные домишки глупых американцев от Майями до Вашингтона. Клинтон в стихийном бедствии объявляет панику, или в панике объявляет стихийное бедствие – но я-то знаю, кто есть кто.

Нужно готовить трюма, времени мало – работа для всех. Решил подзагореть немного, пользуясь случаем. И забываю, какое коварное тропическое солнце. За несколько часов работы под открытым небом сгораю до костей. Следующие три дня и три ночи проходят в адских муках и страданиях- всё горит огнём. Этими бессонными ночами слышу, как потрескивает моё бедное тело, словно остывающая головёшка. Я знаю, что будет потом по моему чилийскому опыту 1994-го года, тогда я точно также обгорел, увлёкшись купанием на безлюдном пляже.
Потом начинается чесотка. Это по мере отрастания новой, молодой кожи. Один матрос,Сережа, хороший парень, сочувственно заметил, что у него в подобной ситуации ощущение было, как если под кожу запустить насекомых. Похоже. Муравьёв.

Слева проковылял вслед за Флойдом ещё один ураганишка – Герт. Или как окрестил его я – Зиновий Гердт. Старый еврейский ураган тоже предпочёл “не заметить” моих дерзких вызовов и едких насмешек. Обошёл стороной. Скучно.

Стоянки в Бразилии практически не было. То-есть была, но такая короткая и бестолковая, что лучше бы её не было. Меньше суток. Маленькая деревушка среди джунглей на берегу реки Пара Рио. Есть, правда, бар с чистым бассейнчиком под открытым небом. Пока купался в бассейне, местные невесты спёрли ремень и зажигалку. Жалко и то, и другое. Чёрт дернул взять с собой. Чтож, кто-то из генералов песчаных карьеров обзавёлся шикарным ремнём.

И вот мы идём в Ротердам с грузом пудры, или зубного порошка, а я сижу перед компьютером мокрый от жары. Тропики, до осенних холодов ещё пять суток ходу.

                                           КОГДА ОЖИВАЮТ СТУЛЬЯ

-???

- А когда качка. Хоть бери и фильм ужасов снимай с одноимённым названием.

Качка изнурительная и неотвратимая, втечение нескольких дней и ночей. Где-то на северо-западе бушует шторм, а до нас доходят лишь отголоски в виде крупной зыби в левый борт, она нас и раскачивает. Светит солнце, в голубом небе ни облачка, ветра нет, а нас кладёт до тридцати градусов на каждый борт. Я это ненавижу. Другое дело – буйство стихии с завыванием ветра, огромные пенные волны, низкие серые тучи с дождями – честное единоборство. Азарт и задор битвы. А здесь – тупое изматывание.

Когда судно закладывает градусов до двадцати пяти, начинают оживать стулья. Сначала они робко пошевеливаются, делают пробные шажки, а затем, приободрившись, начинают скакать по каюте от переборки к переборке, и, наконец, бешено прыгают и носятся, как полоумные.

У меня в каюте их двое. Один поменьше, и один побольше, почти кресло.
Тот, что почти кресло, порой становится просто опасен. Ночью пытался с разгону запрыгнуть ко мне в постель – да ножки коротки, и он (а может, она?!) исступленно бился всеми своими металлическими костями о высокий бортик моей кровати, в то время как другой бесцеремонно гонялся по каюте за всякой слетевшей на палубу мелочью. Ковровые дорожки в панике шарахались от него, извиваясь ужами и сжимаясь в бесформенные кучи. И все это под неугомонный аккомпанимент звяканья, стуканья, скрипа и хрюканья всего, имеющего хоть какую-то степень свободы, говоря языком теормеха. Вот тебе “Вий”. Или “спокойной ночи, малыши”! В конце концов мне это жутко надоело, я поймал обоих стулов и связал их, несмотря на оказываемое ожесточённое сопротивление. Наглая мелочь при этом ничуть ни присмирела и продолжала носиться, звенеть и бряцать; не обращая никакого внимания на меня и связанных, отчаянно повизгивающих и с завистью на неё глядящих стулов.

Вот некоторые детали из хроники событий тех дней.

Около 20.30 судового времени. Матрос Юра, совершая очередной обычный заход в столовую команды с целью проверки и зачистки содержимого холодильника, был неожиданно атакован сразу несколькими стульями. Пока он, опешив после первого нападения, застыв в оцепенении оторопело глазел на окружавшие его приземистые стулья, самый бойкий из них подпрыгнул и больно ударил Юру в отвисший живот. Лишь получив значительные побои, Юра сообразил, наконец, что к чему и в обиде бросился прочь (справедливости ради следует отметить, что этот инцидент никак не отразился в дальнейшем на Юриной привычке зачищать холодильник).

20.33. Находившийся по соседству в салоне за просмотром видеофильма другой матрос Артур, услышав Юрины жалобные крики и проклятья, сопровождаемые победными кличами и топотом стульев, сгорая от любопытства ринулся в сторону двери в коридор. Его рывок был многократно усилен инерцией резкого накренения судна. Несясь головой вперед со скоростью свободного падения, он был встречен внезапно закрывшейся перед самым его носом коварной дверью, в каковую он лбом и угадал. К счастью, на этот раз всё обошлось без последствий, ибо судовая дверь имеет повышенную прочность и практически даже не треснула. (К примеру сказать, дверь в санузел в каюте третьего помощника была менее удачлива. О чём свидетельствует длинная трещина в её пластиковой обшивке с внутренней стороны.Вероятно, это случилось в бытность Аркана, предыдущего третьего, ростовского жлоба. К сожалению, дверь не умеет говорить, и можно только представлять себе, как таранил её узким, но прочным лбом коршуном слетевший с унитаза Аркан.)

Итак,  20.37 судового времени. Когда окрылённые первой легкой победой стулья из столовой команды ликуя исполняли воинственный чеченский танец, внезапно ворвался карательный отряд, состоящий из добровольцев из числа матросов и мотористов. За их спинами мстительно маячил могучий Юрин живот. Это он навёл карателей и теперь боролся со страхом и любопытством одновременно. Со стульями же боролись каратели. Схватка была коротка, и вскоре все стулья-бунтари, связанные в унизительные связки, могли лишь пришибленно позвякивать свими никелированными ножками. Естественно, волна репрессий прокатилась по всему пароходу. Связаны и обезврежены были также стулья каюткомпании, пострадали и многие каютные стулья, которым прежде многое сходило с рук. То есть, ножек. Даже кресла в салоне были бесцеремонно скручены веревками и брошены в угол.

Лично я в это время находился на мостике; я забежал туда, чтобы спасти Филю, но увы – опоздал… (Подробнее об этом читай в главе “Жертвы”) На мостике бушевали два кресла и тяжёлый барный круглый стул. Но и они были жестоко укрощены вскоре.

Во время качки и сам начинаешь вести себя странно. То вдруг замираешь, стоя под немыслимым углом к палубе, то, выпучив глаза и оскалив рот, стремительно бросаешся на переборку или хватаешься за стол или другие предметы, словно собираясь их оторвать. Когда качка – всем неуютно. Настроение – дрянь. То и дело разражаешься длинными отчаянными ругательствами непонятно в чей адрес и за что. Изредка улыбнёшься грустно, услышав такие же ругательства , доносящиеся откуда-то из-за двери. Кушаешь стоя. Кофе попить на вахте превращается в сложнейшую, мучительную и рискованную операцию.

Вот практически сценарий для документального фильма ужасов, разве нет?

Будь я человеком береговым, слово “зыбь” ассоциировалось бы у меня, вероятно, с большой лужей, подёрнутой лёгкой рябью от внезапно налетевшего осеннего ветерка. Однако в океане высота волны при зыби достигает пяти метров и выше. И это при вполне спокойной погоде.

В ураган или шторм волны, конечно могут быть и повыше. Но тогда приходится штормовать, приводить судно под выгодным углом к волне, и все невзгоды и неприятности оправданы борьбой за правое дело. Если выбирать выгодный курс против зыби, то можно много дней ехать совсем в другом направлении от заданного, приводя в изумление фрахтователей, судовладельцев, грузоотправителей и грузополучателей. Такое поведение несомненно приведёт к негативным экономическим показателям работы судна, безнадёжно подмочит репутацию компании и капитана. Потому остаётся терпеть, стиснув зубы и подавив стенания, и продолжать поступательное движение в порт назначения. Ибо если ураган может, в принципе, человека убить, то зыбь – оживить стулья и другие безобидные предметы судового инвентаря, приводя в исступление их пользователя.

Пудру выгрузили роттердамцы в Роттердаме. Вопрос о продолжительности стоянки выглядел бы неуместным и глупым. Тем не менее я успел смотаться в город. Это только говорится так, что мы стояли в Роттердаме, а до города, вообще-то, десять минут езды на стремительной электричке. Выскочил я на вокзале и сразу оказался подавлен громадой мегаполиса, как молодой крестьянский парень, в первый раз приехав в город картошку продавать.
Сказываются все же стоянки по разным деревушкам, отвык от больших портов.

В Роттере (позволю себе фамильярность так его назвать) поразило обилие нерусских. То есть и неголландцев. Индусы, арабы и негры. Это, впрочем, стало характерным для всей европы. Позже, когда я посещу, наконец-то город Драммен, что в Норвегии, удивлюсь тем же самым опять. Открыла дверь для них европа-старушка. Ну-ну. Лучше б уж нашего брата пустили.

Коротким был мой экскурс по Роттердаму. Коротким и стремительным. Заметил на бегу что девицы их весьма симпатичны и улыбнулся чему-то своему, потаённому.

Вперёд, на Север! Нас ждут родными ставшие уже лесистые фьорды Норвегии.

Рабочие завода-терминала “Норгипс”, к одинокому причалу которого я лично швартуюсь вот уже третий раз, приветливо улыбаются и здороваются, как со старым знакомым. Их всех я уже хорошо знаю в лицо. Надо бы уж и по именам выучить.

В этот раз, наконец-то, удалось выбраться в город Драммен. Минут десять езды на автобусе вдоль живописного берега фьорда. Красивый нордический городок средних размеров.
Чисто, аккуратно, ухожено. И – особенная городская тишина… Непонятное понятие для наших городов, не говоря об азиатских, африканских, латиноамериканских и прочих. Но характерное для северо-западно европейских и североамериканских. Странная тишина обычного рабочего городского дня. Нет шума от транспорта, хотя машин много; нет шума и гомона прохожих, хотя таковые есть. Пожалуй, это можно сравнить с ранним летним одесским утром: солнце уже светит, а город еще спит; редкие полусонные прохожие молча спешат по своим делам. Тишину нарушают лишь звуки проезжающего транспорта, щебет птиц да ритмичное шарканье мётл одиноких дворников. Если убрать из этого описания дворников – то получится нечто похожее. Хорошо это или плохо – пища для долгих философских раздумий. Тишина и спокойствие, конечно, умиротворяют. Ну а жить в этом сонном царстве, по-моему, скучновато…Ведь подобное я уже испытал в Пиктоу – там через три дня на эту тишину хотелось волком выть. Тихо и в торговой части города, хотя, как я уже упоминал выше, часто встречаются здесь представители шумно-суетной азиатской фауны – индусы, арабы и негры.

Видимо, одним из главным условий для них при въезде в страну является обязательный обет молчания. Может, душа кричит и стонет, а уста безмолвствуют…
В остальном – город выдержан в типичных северо-западных стандартах.
Высокий уровень жизни обуславливает высокие цены. Прохожу мимо кафе – на стеклянной витрине написано: Kaffee и Kaki. Последнее меня заинтриговывает, и я захожу внутрь.
Оказывается – пирожные. Во всяком случае, я так понял. Интересно, а как у них тогда называется…..Ну да ладно, это лирическое отступление.

                                                         Круг Третий.

Позади Английский канал, как скромно его называют англичане, или Ла-Манш – как французы. Идем в американскую Грузию. Штат Джорджия. Порт Брунсвик.

День ото дня теплеет и вот уже снова лето. Первый перехожу на тропическую форму – шорты, рубашка… Погода хорошая- безоблачно, солнечно, лазурь океанских вод ласкает взор и манит. У берегов Флориды шарятся два очередных урагана : “Ирэн” и “Хосе”. Ирэн, вообще-то уже отшарилась, потеряла силу и зависла, издыхая, где-то под Канадой.

Неожиданно случилось первое приключение, из столь редко встречающихся в нашей скучной морской жизни. Вот я написал “первое”. Уже не сотрёшь.

–А что, было и второе?- следует логичный вопрос. Да нет, блин, не было… И вряд ли будет.

Просто стиллистическая ошибка.

После вахты вдруг почувствовал лёгкую усталость и прилёг в каюте отдохнуть. Едва сомкнул глаза – прозвучал сигнал тревоги. “Человек за бортом”. Ядовито усмехнувшись – ложные тревоги у нас не в диковинку – я перевернулся на другой бок и зарылся поглубже в подушку.

Но вскоре за открытым иллюминатором послышались звуки- готовят шлюпку к спуску. Тут уж не до шуток – стремительно облачившись в комбез и сунув зачем-то в карман новую пачку сигарет и зажигалку, я птицей взлетел на мостик. Оказалось, слева по курсу был замечен спасательный надувной плот. Я тут же вызываюсь возглавить спасательную экспедицию и, схватив рацию, бегу к шлюпке. Кроме меня едут ещё трое. Остальные готовят кран. Я на руле, заводим движок и отваливаем от борта. Держу курс на плот, одиноко покачивающийся на волнах метрах в трёхстах. Плот большой, крытый; каннопэ полуприспущено, не видно никаких признаков жизни. Недели полторы назад здесь прошлась “Ирэн” и всякое может быть… Едем молча, думаем о том, ЧТО может быть в плоту. В любом случае будем буксировать его к судну и поднимать на борт, если там окажутся мёртвые мы должны доставить их в ближайший порт.

В этом случае работа предстоит не из приятных, но запомнится надолго. Метров за пятьдесят начинаю понимать, что в плоту нет ничего. Запах уже был бы слышен, да и чайки кружились бы над ним. Описав вокруг плота круг и застопорив двигатель, подходим вплотную.

Полусдутое каннопэ порвано, громоздится бесформенной тушей. Внутри полно чёрной воды.

Ожидая всё-таки, что внутри в воде ЧТО-ТО может быть, убеждаемся вскоре, что нет ничего.

Слава Богу! Берём резиновую тушу на буксир и направляемся к судну.Теперь мной владеет навязчивая идея – как бы искупаться в чудесной лазурной прозрачной воде. Вот мы уже под бортом и тут же появляется возможность мою идею реализовать. При заводке стропа на кран за леер плота последний рвётся и нужно заводить строп под днищем. Не раздумывая скидываю ботинки и прыгаю в одежде в воду. Пережив волну дикого восторга, неспеша делаю дело. Тяну время в надежде продлить блаженство. Сверху свесились завистливые репы экипажа , с крыла мостика наблюдает капитан. Завожу строп, весьма эффектно пронырнув под днищем притопленного плота. Матрос Серёжа в шлюпке не выдерживает и ,сбросив кеды, прыгает мне “на выручку”. Теперь мы оба светимся счастьем, как аварийные буйки. Когда двое светятся счастьем на глазах у многочисленных наблюдателей – это нехорошо. Это - слишком. Дальше – хорошо знакомая по фильмам про море картина. Сверху, с борта доносится истерично – тревожный крик:
- Аку-у-лы-ы-ы !!!
И мы с Серёжей бьём мировые нормативы по влезанию из моря в шлюпку, попросту вылетаем

из воды как летучие рыбы, что в комедийных фильмах достигается обратным прокручиванием кадров. Все поражены, включая нас самих. Гляжу в кристальную воду и вижу, как медленно идут ко дну мои сигареты и зажигалка – стало ясно, зачем я их брал, идя “на дело”.

В общем-то я ни секунды не верил в приближение акул – были бы видны плавники над водой, но всё-же ощущение щекотливое. Уже на палубе я бросаю толпе тяжёлый укор:
- Что, жаба задавила?!!! Какие акулы ?!!!!!!
-  Акулы, - угрюмо твердят все , пряча глаза.
- Ну так где они?!
- Нету… А тогда были.
Капитан важно кивает, мудро уточнив:
- Были. Не акулы. Барракуды.

Плот на палубе сам похож на утопленника, лежит, истекая водой. А капитан приглашает всех участников легендарного заплыва в каюту и наливает по сотке виски.

Брунсвик расположен в живописном месте на берегу речки-вонючки. Похоже на Бразилию – пальмы, тропические деревья. Красиво и экзотично. Вот только от речки воняет сильно.

Население здесь в основном чернокожее, характерное для тёплых южных штатов. Небольшой городок, мало отличающийся от своих братьев. Рядом с проходной порта домик морской миссии. Там телефоны, бильярд и постоянно вкусные пирожки и пирожные бесплатно. Добрые миссионеры предлагают стандартный перечень добрых услуг. И это хорошо. В штате Джорджия самые низкие цены на всём атлантическом побережьи США.

Приехали двое из береговой охраны – U.S Coast Guard , погрузили на машину наш трофейный плот и увезли исследовать. После исследований будут на нём кататься по бурным американским речкам и ловить рыбу. Вещь полезная и дорогая.

Потом пришли ещё двое гвардейцев, выписывать годовое освидетельствование судна. Лениво ходили по пароходу с вялым осмотром, я их сопровождал и думал: специально ли они ничего не замечают, или просто не энают? Скорее второе, ибо в гвардии, одна из задач которой проверка судов на предмет безопасности и соответствия международным требованиям, моряки встречаются редко.

Замечаний нет, сертификат подписан, на год мы застрахованы от дальнейших инспекций U.S Cost Guаrd.

Тем временем наши фрахтователи из Кент-Лайна, разглядывая со скуки старый глобус, наткнулись случайно на остров Грэйт Инагуа. Рассмеявшись над непонятным названием, решили послать нас туда.

Так определился наш следующий экзотический рейс на Багамские острова.

И вновь на юг, и вновь жара. Кроме жары в прямом смысле, идёт жара в смысле переносном.
Это потому, что переход на смех чайкам короткий , а надо готовить трюма под груз соли навалом.
Навалом в смысле много и навалом. То есть груз сыпучий. Нет смысла описывать техническую сторону работ, но работы много для всех. На этот раз на меня возложена почётная и никому внешне не видимая обязанность – обеспечение навигации. То есть в то время, как все от зари до зари вкалывают на трюмах, я вкалываю на мостике. То есть смотрю вперёд, курю, пью кофе... в общем, несу вахту за себя и за того парня.Человек несведущий позавидует такой работе, однако пойди постой с отдыхом в три часа в сутки. А ответственность огромаднейшая?! То-то же... Но и в этом хитрость. Всё равно в каюте толком не поспишь из-за жары. Так уж если бодрствовать, то с пользой для дела.

Идём по американским картам, английских на этот район не нашлось. За долгие часы вахт изучаю лоции на предмет Багамских островов, рассматриваю старенькую карту, пытаясь представить себе картину ожидающего нас порта.

К единственной бухте острова мы подошли часа в два ночи и осторожно зашли в неё. Вышедший с нами на связь лоцман сказал, что через десять минут будет на борту. Через полчаса мы с капитаном перекинулись порой шуток по поводу долгих десяти минут и, тихонько посмеявшись, задумались.

Спустя час мы, храня натянутое молчание, начали вглядываться в редкие огоньки на берегу.
В северной части бухты просматривался причал терминала. Милях в пяти к югу виднелись огни единственного на острове небольшого городка. Лоцман на запросы по УКВ больше не отвечал, очевидно, справедливо полагая, что нечего больше добавить к выданной ранее полной информации.
Ещё через час я не выдержал первым и осторожно выразил капитану мысль “а туда ли мы пришли”.
Может, лоцман уже ждёт нас где-то в другом месте. Капитан не ответил, лишь поднёс к грустным глазам бинокль, внимательно изучая огни города к югу от нас. Когда же, наконец, мы уже были готовы сняться с дрейфа и курсировать вдоль берега в поисках пропавшего лоцмана, тот бодрым голосом известил нас, что он будет через пять минут.
Облегчённо вздохнув, объявили аврал по швартовке.

Швартовка под мудрым руководством лоцмана, который оказался портовым инженером, агентом и лишь по совместительству лоцманом, заняла оставшиеся предрассветные часы.
Привязались мы, когда в небе уже вовсю сияло яркое тропическое солнце. Было тропическое утро.
Изможденные непосильным трудом и бессонными ночами моряки были отпущены на отдых, начало погрузки планировалось после обеда.

Передо мной стала дилемма: или пойти поспать или... Белые песчаные пляжи в обрамлении невысоких пальм, лазурь чистейшего, прозрачного моря манили к себе. Соблазн оказался велик. Прихватив пива, колы и пару шоколадок я отправился на пикник.

                                                            Песнь Моря

На том острове из числа Багамских, на котором мне довелось побывать, втором по величине из архипелага, ничего нет. Один город (местные жители считают его городом), в нём живёт тысяча добродушных абсолютно чёрных людей. Чёрных не от того, что жгли резину, а оттого - что негры.

Ещё там одна из крупнейших в мире соляных разработок. Нет там вилл новых русских, от которых, если верить расхожему мнению, на Багамах давно уже не должно быть свободного места; ничего там нет. Ничего лишнего. Но и не надо. Поэтому о Багамах я могу сказать кратко – это песня моря.

Если ты попал на остров Грэйт Инагуа, то забудь обо всём и беги на пляж. И если ты ещё о чём-то не забыл, то там ты забудешь обо всём...

Вот скупая информация из Лоции Карибского моря: Багамские острова представляют собой архипелаг, состоящий из около семиста низких островов и более двух тысяч крохотных островков и скал, большинство из которых голые, обдуваемые всеми ветрами и необитаемы.

Когда в 1442 году Колумб открывал Америку, то свою первую высадку на берег он произвёл именно на одном из этих островов, под названием San Salvador. Население архипелага составляет около 240 тысяч человек, семьдесят пять процентов из которых живёт на двух самых крупных островах. Остальные ютятся где придется. Вообще я насчитал шесть более – менее крупных островов из числа Багамских, среди которых наша Грэйт Инагуа по величине третья.

Редкий ураган из столь частых здесь с мая по ноябрь не заглянёт сюда на огонёк. Очевидно это в сочетании с приземистостью островов делает их не совсем пригодными для жилья. Наша Инагуа богата солью и бедна водой. Вода привозная. Вот, пожалуй, и все, что я мог рассказать про этот остров... если бы не пошел на пляж.

Спустившись по приставному аллюминиевому трапу с деревянными ступеньками и пройдя по дощатому настилу пирса, я ступил на берег.
Ярко светило утреннее Солнышко, небо было чистым, а море – лазурным и все такое. Стандартное описание погожего дня из учебника по русскому языку для третьего класса. Вокруг громоздились белые соляные горы, где-то работали экскаваторы и шумели моторами грузовики. В поисках тихого местечка я уверенно двинулся вдоль моря.
Постепенно стихали производственные шумы. Наконец, в наступившей тишине я ступил ещё несколько шагов по горячему белому песку и ... попал в Рай. Или Парадайз. Или – в страну грёз.
А может, все это вместе взятое. Мое перемещение из мира реальности в мир снов произошло неожиданно и быстро. Должно быть, прожившие безгрешную жизнь моряки попадают после смерти сюда. А я попал – грешный и при жизни. Я увидел, наконец, Море. Но разве это не справедливо? Я – моряк, должен же я был когда-нибудь увидеть, наконец, Море. Я смотрел на него пораженный, и волны радости окатывали меня. Не удивительно, ведь я видел его в первый раз... Описать его? Зачем? Что даст описание вкуса никогда ни пробовавшему? Или описание любви никогда ни любившему? Да и не по силам мне это... Скажу лишь – Оно прозрачное. И светится, изнутри, нежным лазурным цветом в лучах ослепительно белого Солнца. Белый, сверкающий как снег, нежный коралловый песок. И на нем – то там, то тут – большие причудливые раковины, принесенные и со вкусом разложенные Морем. Обломки кораллов, неповторимые, как снежинки. Одинокие пальмы, вытянувшиеся вдоль пляжа словно стражники, защищающие Покой. И я ступил в Море, и оно меня приняло в свои теплые воды, играя тысячей огней, и долго не отпускало – может, годы, или месяцы, а может дни или часы.

И я был совсем один. Старик и Море. Младенец и Море. Море – и Я.

Аки младенец в своей наготе я резвился на песке, и дабы остудить меня, внезапно хлынул тропический ливень. Но я был рад и ему, ведь он был совсем не злой – тёплый, и я грозил ему пальцем, хохоча. И он, прогремев мне что-то на прощание, прекратился так же внезапно, как и начался. А потом меня обуяла жадность, и я бросился собирать раковины, от одной – к другой, а третья казалась ещё прекраснее. И я хотел свернуть пляж, словно коврик, и набрать Моря, чтобы унести с собой. И я бы сделал это, ни появись, наконец, люди с большой кинокамерой на колесах и режиссер сказал мне:-
- Эй парень! Ладно, что ты влез на нашу съемочную площадку посреди съемок. Ладно,    что ты при этом ведешь себя, как Главный Герой. Но зачем же забирать декорации?!

И я не удивился, если бы было так.

И настал час прощания. Пообещав вернуться, я ушел, чтобы не вернуться сюда никогда, ибо нельзя обещать, что вернешься – это от нас не зависит...

Груз раковин, кораллов и просто причудливых камней гнул меня к земле. И Сизиф с жалостью и легкой завистью взирал на меня. И когда я поднимался по трапу на судно, одна из деревянных ступенек не выдержала нагрузки и рухнула подо мной. А я рухнул на трап, прижимая к себе бесценный груз. И долго лежал, опасаясь разжать руки.

Меня нашли рабочие через два дня. На губах моих застыла улыбка, в остекленевших глазах – море, а душа была далеко. Там, на сверкающих песках, где пальмы охраняют Вечный Покой.

А может, в моей дилемме пересилило желание поспать, и все это лишь приснилось мне?

Но откуда тогда эти прекрасные раковины в моей каюте? И ссадины на голенях и локтях...

У моря много песен, и они разные. Есть буйные, воинственные, нежные и романтические; есть колыбельные. Багамы – это особая песня. Это - Гимн моря. Я счастлив, что сумел его услышать.

Наверное, согласно старой багамской традиции, отшвартовка, как и швартовка, затягивается на долгие часы. Я успеваю даже прилично вздремнуть на баке, в ожидании отдачи концов.
Лоцман тот же. Это ему принадлежит так понравившаяся нам фраза, которую мы с удовольствием будем долго вспоминать: Ю си зе мон он зе буги?
Мон – это на багамском модном диалекте “мэн”, а “буги” - неслышанное доселе название швартовной тумбы, или “долфина”. Мона на буги я вижу. Как и мы, он все эти часы томится в ожидании начала отшвартовки. Вот так мы и смотрим друг на друга, время от времени ободряюще подмигивая, от нечего делать.

У нас в трюмах – белая багамская соль. Что есть пару мы спешим на север. Пункт назначения – Соединенные Штаты Америки, штат Мэйн.

Там, на лесистых берегах реки Пенобскотт, уже много дней стоят молчаливо люди и с надеждой всматриваются вдаль – не покажется ли долгожданный транспорт с солью. Их надежда слабеет день ото дня. У многих на глазах – слезы. К этим людям пришла беда - им нечем солить яичницу на завтрак.

Мы швартуемся к древнему деревянному причалу с таким же древним перегружателем. Возможно, его строили первые американские поселенцы, а может даже – индейцы.
Открываем трма, и я ожидаю увидеть, как жадно набросятся американцы на долгожданный груз. Но он их мало интересует. Оказывается, наша соль техническая. Используется для нужд бумажной промышленности.

                                                     продолжение следует